Если определять ареал глухой резьбы схематично, то можно сказать, что он образует круг с центром в Горьком, с радиусом в 120-130 километров, несколько сжатый с севера и с ответвлениями от этого круга, идущими по рекам: к востоку и юго-востоку по Волге, ниже Ульяновска, и к югу по Суре до города Алатыря.

Круг этот насыщен памятниками глухой резьбы неравномерно: в наибольшем количестве их можно встретить в районах, непосредственно примыкающих к рекам: Волге, Оке, Унже, Суре. За пределами круга встречались ранее (и могут быть ещё обнаружены) памятники, однако уже носящие явно провинциальный характер.

Пределы распространения глухой резьбы на севере, востоке и юге объясняются физико-географическими и этнографическими причинами.

Действительно, северная граница распространения глухой резьбы соприкасается с южной границей распространения крестьянских построек, приближающихся к северно-русскому типу и характеризующихся избой на высоком подклете и двором с въездом. Эти постройки носили вполне определённую и издавна установившуюся архитектурную декорацию, основой которой служила прорезь и плосковыемчатая резьба. Восточная граница определяется постройками национального характера марийцев и чувашей. Южная — издавна безлесными районами юга Нижегородской губернии с небольшими избами, сложенными из тонких брёвен, с соломенной крышей шатром и открытым двором.

Сложнее причины возникновения западной границы. Вопрос этот ещё не подвергался сколько-нибудь серьёзному изучению, и можно только предполагать, что в данном случае при становлении границы большое значение могли иметь экономические тяготения: восточные части Владимирской и Костромской губерний были крепко связаны главным образом через волжский промысел и судостроение с Нижним Новгородом и Нижегородской ярмаркой.

Волга с её промыслом была важнейшей основой экономических связей, объединявших территорию, на которой зародилась и была распространена глухая резьба, и эта экономическая основа помимо, конечно, стимулов эстетического порядка явилась отчасти и причиной возникновения новой архитектурной декорации.

«Волга-кормилица» — это не метафора, это точное определение значения великой водной артерии для целого ряда прибрежных районов Нижегородской губернии, занимавшихся в обширных размерах не только судостроением и грузовым судоходством, но поставлявших рабочую силу, начиная с бурлаков и кончая капитанами волжских паровых судов.

Волжский промысел привёл к росту экономической мощи прибрежных районов и послужил одной из причин, способствовавших ощутимо начавшемуся ещё в XVIII столетии социальному расслоению деревни. Были этому и другие причины: бурное развитие торговых операций в связи с переводом в Нижний Новгород Макарьевской ярмарки и возросшего её значения преобладание на северо-западе и севере Нижегородской губернии и граничащих с ней районов Костромской губернии государственных крестьян, почти стопроцентный охват крестьян поволжских селений оброчной системой и, наконец, отмена крепостного права, повлёкшая усиление и затем бурное развитие капиталистических отношений.

Районы, связанные с Волгой, жили неизмеримо богаче остальных: «…в Чернореченской волости (Балахнинского уезда —  М.З.) даже беднейшая часть населения живёт роскошно всравнении с многим множеством других мест Нижегородской губернии», — так свидетельствовал современник.

Благоприятная .экономическая ситуации создала условия для более полного удовлетворения эстетических потребностей крестьян Нижегородской губернии. Это в первую очередь вызвало смену в прошлом сравнительно очень скромного архитектурного убора жилища новой декорацией, неизмеримо более пышной и эффектной. По сравнению с прежней она стоила значительно дороже и вначале, видимо, была приемлема лишь для деревенских «тысячников», но с течением времени стала в той или иной степени доступной почти всему населению связанных с Волгой районов.

К какому же времени следует отнести возникновение новой архитектурной декорации, основой которой стала глухая резьба? При разрешении этого вопроса следует принять во внимание целый ряд обстоятельств и. в первую очередь, датированный материал.

К настоящему времени ни на местах, ни в обширных музейных коллекциях не обнаружено ещё ни одной доски с датой, относящейся к XVIII столетию, и самой ранней датой, встреченной на доске с глухой резьбой, является 1825 год.

По можно предполагать, что подобная резьба существовала и в XVIII веке. Так, например, в Государственном Историческом музее ряд досок с долблёной резьбой отнесён по формальным признакам к XVIII веку.

Но следует принять во внимание два весьма важных обстоятельства. Первое — это то, что на немногих сохранившихся избах, которые относятся к XVIII столетию, резной убор состоит лишь из прорези и плосковыемчатой резьбы. Второе — что переход на стропильную конструкцию кровли, способствовавшую развитию новых форм резного декора, закончился только к середине XIX столетия, и ещё в 50-60-х годах на крыльях и подкрылках встречаются реликтовые формы резьбы, присущие избам с самцовой кровлей.

Между тем наиболее важным и наиболее интересным является тот факт, что на известных нам досках с датами, относящимися к началу XIX столетия, орнамент, выполненный уже в технике глухой резьбы, носит примитивный характер и является как бы только схемой, основой, на которой разовьётся в дальнейшем пышный и сложный орнамент более поздних резных досок. Наглядным примером этому является доска с датой 1823 года.

Большой интерес вызывает тот факт, что наряду с глухой резьбой, украшавшей крестьянские избы в XIX столетии, резьба, вполне подобная и по технике и орнаментальным мотивам, украшала волжские деревянные суда по крайней мере до 80-х годов. Изображения волжских судов, украшенных резьбой, встречаются на картинах художников, известны также немногочисленные фотографии с них. относящиеся к началу нашего века.

Сам факт одновременного существования идентичного резного декора и на избах и на речных судах в одном и том же районе и в одно и то же время может быть объяснён тем, что его создавали одни и те же руки — руки плотников, зимой строивших суда, а с весны уходивших искать себе заработок по окрестным деревням как строители изб.

Нижегородское Поволжье издавна славилось как крупный район волжского судостроения: суда строились во многих селениях, расположенных по волжским берегам, начиная от Юрьевца (на востоке Костромской губернии) и кончая Лысковом. Суда строились и на Оке. близ Нижнего, и, таким образом, эти судостроительные пункты занимали центральную часть той территории, на которой была распространена глухая резьба. Таким образом, родство судового декора и резного убора изб не вызывает сомнений. Сложнее разрешить вопрос о приоритете, вопрос, который был поднят при изучении происхождения глухой резьбы.

Исследователь русского народного искусства С.К.Жегалова считает, что именно с судостроением «связано зарождение и распространение изучаемой нами резьбы». Одной из причин появления глухой резьбы на избах она считает то обстоятельство, что после, по её мнению, недолгого срока эксплуатации речных судов они продавались на слом и резные доски, их украшавшие, переносились на дома. Как единичный случай ото возможно допустить, но едва ли подобная практика существовала в широком масштабе: ведь даже ни самых ранних из известных нам памятников глухой резьбы орнамент на резных досках декора всегда композиционно построен применительно к данному объекту.

Помимо этого, насколько можно судить по единичным памятникам резьбы, принимаемой за судовую, и по немногим изображениям её, дошедшим до нас, орнамент судовой резьбы был не только значительно укрупнён по сравнению с орнаментом домовой резьбы, но те доски, которые украшали суда, были и по своей форме и по рисунку орнамента скомпонованы по очертаниям кормы судов. Кроме того, резные судовые доски были более широкими и короткими, чем те, которые украшали избы.

Одним из доказательств происхождения глухой резьбы от судовой считается наличие в домовой резьбе изображений русалок. Но ведь это же вполне естественно, что на домах районов, кровно связанных с рекой, появилось изображение речного существа! Следует принять во внимание, что русалка могла появиться на избах и в качестве «оберега» (звали же её в некоторых районах «берегиней»).

Мы не знаем пока изображений судовой резьбы ранних периодов. Самое раннее на них относится к 1838 году. Мы не знаем, каков был орнамент на волжских судах в конце XVIII – начале XIX столетия. Едва ли можно вести генетическую линию орнамента от судов, строившихся на Волге, около Нижнего, но времени Ивана Грозного или Петра Первого. Едва ли её можно вести от екатерининской галеры «Тверь» — резной орнамент на ней, по нашему мнению, не мог служить даже схемой для последующего орнамента глухой резьбы. Другое дело, если говорить о преемственности трудовых и художественных навыков, получившихся в результате этого экстраординарного судового строительства на Волге.

Как нам кажется, мы не имеем пока достаточных данных для категорического утверждения о происхождении домовой резьбы от резьбы судовой, да и едва ли вопрос приоритета имеет в данном случае серьёзное значение.

Но можно наблюдать, что уже с конца 20-х годов XIX века в домовой резьбе замечается стремление использовать детали декора городских зданий и в дальнейшем это стремление прогрессивно развивается. Не следует ли предположить, что и домовая и судовая резьба, имея одних и тех же исполнителей, начали развиваться параллельно, причём деревенские художники чутко учитывали специфику декора, а развитие декора в той форме, которая нам известна и дли домовой и для судовой резьбы, стало возможным только в начале XIX столетия в силу создавшейся весьма благоприятной экономической ситуации.

из книги:
Званцев М.П. Нижегородская резьба. - М., Искусство, 1969.