Другая картина получается, когда мы будем внимательно рассматривать саму резьбу. Здесь легко обнаруживаются при одинаковой в целом основе заметные различия в художественных приёмах и приёмах обработки рельефа.

Часто принято стричь мастеров народного творчества прошлого под одну гребёнку — отпускать им но равной мере таланта. Такой приём, неверный вообще, совсем неприменим для оценки деятельности народных художников архитектурной резьбы. Здесь часто намечаются яркие индивидуальности и в творческом отношении и в мастерстве, здесь обнаруживаются и явные посредственности, подражатели, шедшие за выдающимися мастерами, использовавшие их достижения, но не имевшие сил достичь их творческих высот. Это, однако, не портило общей картины, так как в целом уровень мастерства был очень высок.

Каждая отрасль народного искусства, носившая характер промысла, была, как правило, безымянна. Только предания и изредка факсимильные свидетельства сохранили для нас немногие имена народных мастеров.

Глухой резьбе в этом отношении очень повезло по сравнению с остальными промыслами: на целом ряде досок сохранились своеобразные рельефные подписи, иногда полностью воспроизводящие имя и фамилию мастера, иногда ограничивающиеся лишь инициалами, расшифровка которых обычно даётся (а вернее, давалась 40 лет назад!) старшим поколением деревни.

По сравнительно лёгкой аналогии с подписными памятниками определяются и другие сработанные теми же мастерами резные доски, обрисовывается территориальный и хронологический круг их работ, но, что самое основное — чётко выявляется их индивидуальный творческий почерк. Это, конечно, относится не только к мастерам, «расписавшимся» на доске, но и к тем, которые не оставили своей подписи. Таким мастерам приходится, как это обычно принято, давать условное имя по месту или объекту его работы — «мастер избы в Безводном», «мастер дома Мохова» и т.д.

С обзора работы одного из таких безымянных выдающихся мастеров и хочется начать характеристику индивидуальных различий в нижегородской резьбе, характеристику «творческого лица» художников-резчиков.

Этот мастер уже назван. Для лёгкости изложения будем называть его несколько проще — безводнинским мастером, что, однако, само собой разумеется, не определяет его происхождения, но лишь указывает на местонахождение резьбы его работы.

В композиции резного убора безводнинский мастер придерживался принципов, бытовавших на юго-востоке в 60-70-х годах. Резной фриз на переднем фасаде избы он составляет из набора досок, увеличивая их количество до четырёх (обычно — две или три). Мастер педантично придерживается принятой в это время системы декора: он ставит доски наклонно, закрывает провальные брёвна резными подкрылками и наибольшее внимание уделяет нижней доске, протянутой непосредственно над очельями наличников.

Но если в композиции резного убора безводнинский мастер не оригинален, то в мастерстве резьбы и в тематике декорации он своеобразен и достигает большого совершенства.

Беря обычную схему истин и делая её началом бант из стебля (а, может быть, он и ввёл впервые такую декоративную фигуру?), безводнинский мастер отказывается от привычного рисунка листиков, опушающих стебель, значительно и интересно усложняет его. Впрочем, усложнение рисунка касается всех элементов орнамента: и круглого цветка, и двухдольного большого листа в углу, между двух завитков, и листа, перекинутого через начало завитка, и даже мало заметного стебелька, на котором сидит цветок.

Но дело не только в усложнении рисунка орнамента. Эффект этой резьбы лежит в усложнении её пластической стороны. Необыкновенно мягко находит один лист на другой, красиво обработана форма двудольного листа, размеры листьев значительно увеличены, весь орнамент кажется сочнее и пышнее, плавным становится его спокойный ритм. Ещё одна замечательная особенность этого рельефа: он несколько выше обычного и стенки его внутренних частей не прямоугольны, а скошены внутрь. Отсюда впечатление горельефностн орнамента, от этого значительно усиливается светотеневой эффект резьбы.

Скульптурные особенности резьбы нижней доски фриза особенно заметны в сравнении с другими досками, вырезанными с не меньшим мастерством, но в более обычной манере.

Следует отметить чётко просматриваемое нарастание сложности орнамента, идущее сверху вниз. Конечно, это сделано неспроста, а с известным умыслом. Следует отметить также и совершенно ясную компоновку орнамента каждой доски, применительно (и очень точно!) к длине фасада; доски не просто опилены под прямым углом, но идут но округлостям повальных брёвен, и орнамент кончается или начинается, непосредственно как бы связываясь с их выступами, отчего ещё органичнее становится связь декора с самой избой.

Работу безводнинского мастера интересно сравнить с резьбой, украшавшей избу в деревне Лукерьине, отстоящей от Безводного приблизительно на десять километров. Здесь и орнамент и система наборного фриза в основе своей одинаковы с безводнинскими, но значительно проще и рисунок и моделировка, применённые лишь в необходимых случаях. Что это? Рука мастера, без особых притязаний и мастерства схематично подражавшего выдающимся образцам, или же приспособление к материальным возможностям заказчика? Не лишено вероятности и предположение, что резьбу на избах резал не один мастер, а ведущий мастер с помощниками. Ведь если внимательно приглядеться к рельефам, то в большинстве случаев можно отметить, какую-то иногда очень заметную, а иногда более скрытую разницу в приёмах резьбы. Возможно, что на безводниковской избе работал тоже не один человек. Главный мастер вырезал нижнюю доску, а подмастерья под его руководством — остальные.

Однако не подлежит сомнению, что руке того же безводнинского мастера принадлежат доски, украшавшие избу в Караулове, деревне, находящейся к Безводному ещё ближе, чем Лукерьино. Помимо формального сходства в карауловской резьбе чувствуется та же уверенная рука, свободно варьирующая и рисунок орнамента и его скульптурную обработку. Мастер не побоялся — это ему было под силу — украсить фронтон избы ещё невиданной в этих местах резьбой: большими фигурами львов, вставших на задние лапы и поддерживающих наличник светёлки.

Резьба, исполненная в стиле безводнинского мастера, была очень распространена в прежнем нижегородском уезде, а ныне Кстовском районе, Горьковской области. Она то приближалась по талантливости исполнения к работе безводнинского мастера, то оставалась лишь посредственной копией, сделанной без особого вдохновения.

В едином стиле с безводнинским мастером работали два очень талантливых резчика, имена которых нам известны: Александр Молодцов и Михаил Малышев.

Изба, украшенная Молодцовым, находилась в непосредственной близости от Горького в восьми километрах от него, в деревне Бешенцеве. Мастер не только «расписался» на избе. но и вырезал фамилию владельца и дату: «1889 год».

Александр Молодцов взял обычную схему орнамента, но внёс в него некоторые изменении: он отказался от завершения завитка круглым цветком, резко выделил оголённый стебель и плавно его моделировал, детально разработал форму двудольного листа в углах завитков, несколько сжал все завитки. Хоти фон проглядывает достаточно ясно, доска выглядит до предела насыщенной резьбой. Сильные «отвалы» и в углах между завитками и по их внешней стороне, правильная, округлая обработка центрального «банта» и стеблей придаёт, однако, всей резьбе лобовой доски несколько мягковатый и слишком заглаженный вид. Превосходно вырезаны Молодцовым декоративные наличники окон. Совмещённые по двое, они изящны по силуэту, а моделировка их резьбы кажется гораздо более свободной, чем на лобовой доске.

На другой избе, стоявшей в Бешенцеве и, возможно, более старой, резьба была сделана уверенной и талантливой рукой. Превосходно выглядела сплошная полоса наличников со спаренным ставнями, они казались единым и целым с лобовой доской, а резная декорация фронтона, в меру насыщенная резьбой, очень гармонировала с резным убором всей избы. Изба выглядела, как драгоценный резной ларец.

По характеру и приёмам скульптурной обработки, по ряду деталей резьба на этой избе очень близка к другой резьбе, находившейся в Малых Вишенках Кстовского района, километрах в пятнадцати от Бешенцева и принадлежавшей руке мастера Михаила Малышева. Изба с резьбой Малышева была в своё время опубликована (1935 год), а резной убор её был приобретён музеем в Загорске. В этом же альбоме даётся фотография с маленькой доски бокового фасада.

Для Малышева характерен очень ясный и чёткий рисунок орнамента, в меру загружающего доску и резко выделяющегося на её гладком фоне, довольно высокий рельеф и очень уверенная моделировка. Мастер везде вводит в виде центральной фигуры бант из стебля, от которого вверх и вниз отходят двудольные листья, ставит на нижней доске фронтона свои инициалы «МММ», дающие красивое декоративное завершение орнамента. Резьба работы Малышева сохранилась ещё на одной избе в Вишенках; на ней стоит те же инициалы. Пожалуй, авторству Малышева следует приписать целый ряд сохранившихся памятников резьбы в Кстовском районе. Наряду с безводнинским мастером Малышева можно считать классиком нижегородской резьбы. В духе этих двух мастеров работали и другие, подражали им, но не могли достичь их совершенства ни в рисунке, ни в скульптурной обработке орнаментов.

Семён Дмитриевич Удалов на подкрылках и крыльях избы в деревне Шелокше, Кстовского района, оставил и дату — «1872 года» и подпись: «Семён Д. У.». Рисунок его орнамента, манера его резьбы резко отличаются от резьбы безводнинского мастера, Молодцова и Малышева. Удалов на всей доске очень чётко выделяет стебель. Листья, идущие по стеблю без перерывов, распластаны, своеобразны по рисунку, моделированы только при отходе одного листа от другого. Отсюда вся резьба кажется несколько плоской, но оживляется порезками-жилками на листьях и весьма своеобразными, нигде больше не встречавшимися завершениями завитков: то подобием виноградной грозди, то подобием пальметты. Также плосковатой, но зато оригинальной по рисунку кажется и резьба на крыльях и подкрылках. Интересно и по-своему режет Удалов очелья наличников и ставни, дополнительные доски фриза, причём нижние доски по старинке он даёт прорезными, фигурными. К сожалению, в Шелокше не сохранилась резная декорация в её прежнем виде. Резьба была перенесена на новую избу и обрезана по новым габаритам.

Близка по своему характеру к работам Семёна Удалова резьба очень оригинального и талантливого мастера Фёдора Конкина. В 1883 году он украсил дом в деревне Утечине (в пятнадцати километрах к юго-востоку от Горького).

Орнамент у Конкина, сильно укрупнённый по сравнению с орнаментом других мастеров свободен, чёток, невысокого рельефа, с плавными отходами мощных завитков с интересно трактованными двудольными листьями в углах между завитками, с перекинутым через их начало маленьким, завивающимся в спираль стебельком, очень оживляющим резьбу Боковые доски фронтона вырезаны в едином стиле с главной, лобовой, но более сочны, хотя несколько упрощены по рисунку листьев и снабжены с нижней стороны прорезью. Хороша горизонтальная доска фронтона. В её резьбе особенно чувствуется уверенная рука, свободно компонующая орнамент, превращаюшая в эффектный элемент декорации подпись-рекламу мастера: «Мастер села Палец Федар Кон».

Ровно на десять лет раньше, чем Фёдор Конкин, в 1873 году, одну из изб в том же Утечине украсил резьбой мастер Александр Родионов.

Как это было принято, цифры даты «1873» и надпись «года» мастер вырезал по краям лобовой доски, а в середине её, в рамке, поместил свои инициалы: «М.Р.А.», что следует расшифровать, как «Мастер Родионов Александр». Короткие ветви с центральным листом, перевязанным традиционным бантом, мастер разместил по бокам рамки с инициалами. В силу этого изменилась композиции орнамента.

Родионов усложнил рисунок листьев, сделал дробным их края и перемежил внутри завитков круглые цветки с виноградными гроздьями. Примечательно то обстоятельство, что он не захотел на боковой доске повторять в точности орнамент лобовой доски фасада. Придерживаясь канона, мастер видоизменяет и несколько упрощает рисунок листьев, глубже их моделирует, более резко подчёркивает округлость завитка. Дата на доске бокового фасада уже не нужна, и Родионов начинает и кончает доску свисающей вниз большой кистью винограда. Подобной же кистью оканчивает он и виньеточного характера резьбу на пилястрах, где полюбившийся всем мастерам цветок помещается в центре большого круглого, разделённого на дольки листа.

В северо-западных районах меньше встречено имён мастеров, но зато там остались выдающиеся памятники их резного искусства, и к таким памятникам относится избы с резьбой, пожалуй, самого талантливого и самого оригинального мастера из всех нижегородских резчиков, получившего своё наименование от одного из лучших домов, им украшенных, от дома Мохова в селе Никола-Погост, напротив Балахны.

Мастер украсил дом Мохова богатого судовладельца и строителя барж в 1866 году (дата и инициалы владельца дома помешены на наличнике окна светлицы) — в десятилетие наибольшего расцвета резного декора в северо-западных районах.

Резной орнамент на доме Мохова типичен для северо-западных районов. По необыкновенная чёткость и ясность рисунка орнамента, оригинальность, при обычной схеме всех его форм — розетт на карнизе и фронтоне, своеобразных листьев, напоминающих пальметты, чудесных резных виньеток, перемежающихся с розеттами на досках фронтона, прекрасно найденных пропорций наличников с ювелирно резаными очельями, необычных капителей пилястр — всё это заставляет восхищаться и талантом и поистине волшебным мастерством резчика, который (это совершенно ясно) компоновал орнамент, не пользуясь шаблонами.

Но что ещё более поражает в этой резьбе, так это необыкновенное искусство, с которым выполнен целый сонм сказочных и иных фигур, мастерски включённых в орнамент, причём так, что они являются не дополнением его, как это встречается обычно, а основой, от которой исходит всё остальное.

Мастер дома Мохова не только изобразил обычные персонажи резьбы — льва, «фараонку», птиц Сирин, но вырезал ещё рыб, павлинов, необычных львов с как бы человеческой «личиной», которых на цепи держат «фараонки».

Человеческие фигуры в глухой резьбе встречаются очень редко, они насчитываются буквально единицами, и тем ценнее становятся для нас резные изображения на пилястрах дома Мохова парней и женщин, то простоволосых, то в головных уборах высоких кокошниках, держащих в руке ветвь, поднимающуюся вверх по пилястре. Необычный для резьбы сюжет, но он не смутил мастера, и эти фигуры скомпонованы и вырезаны с не меньшим мастерством, чем всё остальное.

Известна не одна эта работа мастера лома Мохова. В том же селе без сомнения ему же принадлежит резьба на домах, где теперь размещались поликлиника и столовая. Мы встречаем здесь не только знакомые уже формы и элементы орнамента, но и, видимо, полюбившуюся мастеру «фараонку», держащую на цепи льва.

Резьба с дома Мохова теперь находится в Русском музее, а и Историческом музее в Москве есть и резной фриз с «фараонкой», держащей льва, и ставня с изображением женской фигуры. Нет сомнении, что ставня работа мастера дома Мохова.

Как печально, что предание не сохранило нам имени этого выдающегося художника, в творениях которого как бы сконцентрировались все достижения мастеров народной архитектурной резьбы!

А достижения эти были не только превосходны с художественной стороны, но и поразительны с точки зрения мастерства, и когда смотришь на какой-либо дом, щедро украшенный резьбой, то так и кажется, что делали его какие-то необыкновенные люди.

И это правильно: работали эту резьбу художники своего дела, люди одарённые, тонко чувствовавшие материал, его возможности, отлично владевшие техникой резьбы — резчики-профессионалы. Делали её, конечно, не долгие годы, но долгие часы и дни. резали её опытной рукой, способной легко маркировать детали привычного орнамента и легко справляться сочень неподатливым материалом. Неподатливым потому, что доски брались не из мягкого дерева, а пилились из сосны — дерева не только твёрдого, но и склонного к неожиданным коварным отколам при недостаточном знании его технологических свойств. Резчик должен был иметь в своём распоряжении различного сечения набор полукруглых прямых долот, стамесок, ножей, специальный инструмент для «выборки» фона — всё это, сделанное из хорошей стали, должно было быть предельно острым, легко побеждающим твёрдость древесины доски, которая обычно была толщиной в пять-семь сантиметров, а рельеф равнялся половине её высоты.

из книги:
Званцев М.П. Нижегородская резьба. - М., Искусство, 1969.