Эти загадочные существа не гнушаются перебираться на фризы боковых фасадов избы, появляются и на наличниках красных и светличных окон, допуская здесь в свою компанию павлинов, голубей, двуглавых орлов, рыб и ряд ещё каких-то существ, которые в литературе именуются иногда драконами, иногда лошадьми. Лев, и один только лев, во вздыбленной позе охраняет на воротных арках въезд во двор.

Все эти персонажи встречаются главным образом в резьбе северо-западных и северных районов. В юго-восточных районах они редки — на немногих избах и раньше и теперь можно увидеть только льва и совсем изредка «фараонку» (русалку).

Загадочные существа… Уже в начале нашего века и они сами и их присутствие на карнизах, на наличниках, на воротах было, вероятно, загадкой для людей, дома которых они украшали. Они уже не пользовались уважением, над ними посмеивались, и льва оскорбительно называли «котом», а русалку-женщину — «фараонкой» или «фараоном», объясняя, что это утонувший и превратившийся в полурыбу-получеловека египетский царь. Над этими существами посмеивались и раньше, скажем в 70-80-х годах, изображая их с большим юмором, а что касается русалок, то и с некоторой долей скабрезности, подчёркивая их женские формы. Посмеивались, не находили объяснений, однако продолжали их изображать, и даже на самых видных местах жилища.

Более того, эти персонажи перешли из глухой резьбы в последующую прорезь, они вырезались в 90-х годах и позднее. Действовала традиция, и традиция стойкая, подкреплённая затаившейся верой в охранные, магические свойства всех этих существ. Они пришли из глубины веков, но и в XIX веке нижегородские крестьяне — хозяева изб и резчики, эти избы украшавшие, неспроста включали их в резной орнамент — верили в их могучую силу, и в этом не было ничего удивительного для людей, почти поголовно безграмотных.

Вот свидетельство современника, относящееся к 60-м годам прошлого столетия: «Суеверий и предрассудков в здешнем народе немного, но нельзя сказать, чтобы не было вовсе. Так, все почти признают леших, домовых и дворовых дедушек; верят снам, встречам и разным заговорам; приписывают сверхъестественную силу ворожеям и колдунам, имеющим будто бы сношения со злыми духами».

Мы не застали (а возможно и упустили) предания, связанные с магической силой всего «пантеона» существ, встречающихся в нижегородской резьбе, может быть, и потому что не только в начале нашего столетия, но и гораздо раньше эти предания уже были забыты. Но всё-таки без львов, русалок, птиц Сирин обходиться было страшно, да и выглядели они эффектно с высоты фронтона и наличников. Эти фигуры отлично использовались резчиками в декоративных целях, они украшали и оживляли некоторое однообразие орнамента. Резчик не относился к ним как к обычному декоративному элементу, он старался каждый раз, в меру своего таланта, придать им характерные черты, сделать их то грозными, то суровыми, то, наоборот, весёлыми. Мастер вырезал эти существа то вполне серьёзно, видимо, веря, сознательно или подсознательно, в их силу, то подшучивал над ними, следуя лишь традиции их обязательного присутствия в декоре избы, то стремился осознать их по-новому, в образах жизненных, привычных и понятных. Отсюда целая галерея народных скульптурных изображений, поражающих не только своей изощрённой декоративностью, но часто и внутренней силой, глубиной образа, жизнерадостным чувством.

Магические функции льва, изображавшегося на избе, логически определить нетрудно. Не исключая того значении, которое ему придавалось вообще как царю зверей, как символу силы и олицетворению могущества, лев был призван охранять тот дом, в резном убранстве которого он красовался. Капалось бы, поэтому он должен был изображаться так. чтобы одним своим видом внушать страх и почтение.

Но изобразить льва подобного характера удавалось не всегда. Пожалуй, наиболее грозный лев представлен на иллюстрации (нет иллюстрации). Резчик вырезал раздутые от ярости ноздри, осклабившийся рот, показал зубы льва — словом, хотел создать образ грозного зверя. Однако, видимо, ограниченные художественные средства резчика не дали ему возможности полностью справиться с поставленной задачей.

Этого нельзя сказать об изображении льва из коллекции Государственного Исторического музеи. У него действительно грозный вид, и достиг резчик этого впечатления вполне сознательно: резко нахмуренные брови сразу придали льву мрачный и воинственный облик. Так же грозны и неприступны парные львы на превосходной надвратной арке из того же собрания.

Оскал пасти льва был обязателен для преобладающего большинства его изображений, линии её всегда закруглились, а углы поднимались вверх. Но часто это подводило резчиков, и грозный царь зверей, имевший к тому же иногда чисто человеческое обличье, начинал, скаля зубы, улыбаться.

Лев, изображённый на воротах дома Зуева в Опалихе, Чкаловского района, даже и не пытается напугать входящего во двор, наоборот, его морда искривилась в задорной улыбке, которая сознательно подчёркнута морщинами в углах пасти и совершенно круглыми и озорными глазами с высоко поднятыми бровями над ними.

Так же точно даже не улыбается, а явно смеётся пев из собрания Государственного Исторического музея. Пластически он, возможно, менее совершенен, чем лев из Опалихи, но отнюдь не менее выразителен и не менее ясны здесь задачи, поставленные резчиком. Задорен и жизнерадостен лев из деревни Котихи, Арзамасского района. Широченная улыбка, весёлые маленькие глаза, круглая, расплывшаяся морда — всё это не может не вызвать иной реакции, чем ответной улыбки со стороны зрителя.

Совершенно иного настроения интересные львы на доске из собрания Горьковского государственного историко-архитектурного музея-заповедника. Резчик отказался от традиционного оскала. Он вытянул львам губы, резко очертил глаза (из-за точек в их середине зорко смотрящие на вас), и львы получились отнюдь не грозными, а несколько испуганными и задумчивыми.

С не меньшим увлечением работали резчики и над образами русалок-«фараонок»-берегинь и райских птиц Сирин.

В образе полуженщины-полурыбы, видимо, в течение столетий постепенно объединялись понятия о двух божествах языческой мифологии — русалке и берегине — и переиначенное библейское сказание об утонувшем фараоне.

Русалки в селениях, так или иначе связанных с рекой, с волжскими промыслами, были вполне подходящими персонажами для резьбы. Их резали и на досках, украшавших суда, их резали и для изб. То, что в некоторых местах Нижегородской губернии русалка звалась берегиней, указывает не только на древнее происхождение, но и на её функцию: охранять, оберегать порученные её заботам судно или дом.

Так же, как и при работе над образом льва, в создании русалки резчики перешли от сакраментального отношения к ней к некоторому безразличию, всецело сделав её лишь одним из декоративных элементов резьбы, или же к явной насмешке над ней, к желанию посредством этого изображения развеселить зрителя.

У русалки резко подчёркивается и особенно детализируется обнажённая женская грудь; русалка тщательно наряжается и причёсывается — от шевелюры, напоминающей парик павловских времён, часто спускаются две пышные пряди волос. На лице её, гладком, женском, «голом», рот всегда вырезан в форме полумесяца, и тем самым обнаруживается стремление резчика показать русалку в хорошем настроении или слегка улыбающейся, или же явно заигрывающей со зрителем, показывающей ему язык и задорно скосившей в сторону глаза.

Благодаря своему райскому происхождении птицы Сирин, конечно, обладали магической силой и были желанными сторожами спокойствия владельцев дома. И отношение к ним резчиков было совсем иным, чем к русалкам: за немногими исключениями, их лица не только всегда серьёзны, но даже трагичны. Если у птицы Сирин с доски 1856 года этот трагизм появился, возможно, не совеем по воле художника, то в птице Сирин из собрания Государственного Исторического музея (а возможно, и не в птице Сирин, а в птице Алконост) трагический образ создан резчиком совершенно сознательно: нахмуренные брови, напряжённые, с ярко выделенными веками глаза, раздувающиеся ноздри, прямой, крепко сжатый рот, аскетический овал худого лица с выдающимися скулами — всё это сделано нарочито. Большой интерес представляет то обстоятельство, что этот характер мастер, вырезавший птицу Алконост, стремился внести и в образы русалок. Безусловно, авторству того же резчика следует приписать неоднократно воспроизводившуюся в книгах русалку из деревни Сицкое, Балахнииского района. Она совершенно близка к птице Алконост из Государственного Исторического музея и не только по формальным признакам, но главным образом но совершенно идентичному, трагическому лицу. Пожалуй, эти лица — создания неизвестного балахнинского резчика самые эмоциональные во всём русском народном искусстве.

Львы, русалки, сирины были самыми популярными магическими персонажами в глухой резьбе. Значительно реже встречаются птицы (в большинстве павлины и голуби), причём появляются они главным образом и Семёновском районе, и только на наличниках красных и светёльчатых окон, где вместе с ними обычно на нижней доске почти обязательно изображаются довольно устойчивого вида подобия львов, не лежащих, а обязательно стоящих, с головой, повёрнутой в профиль, и с гривой, чётко разделённой на отдельные крутые завитки.

Большой интерес представляют редко встречающиеся в глухой резьбе сюжеты, а также неканонические изображения популярных персонажей.

В деревне Лазаревке Семёновского района, на избе 1900-х годов оригинальны прорезные ставни наличников и формы досок очелья. На этих досках интересные и не совсем обычные изображения стерляди, павлина, льва с узкой зубастой мордой, держащего в своей пасти кончик змееподобного хвоста, а также сидящих на одном стебле, распластанных, подобно опахалу, листьев. Четыре окна, и на всех разная по сюжетам резьба, причём не только на очельях, но и на нижних досках наличников.

В деревне Валки Лысковского района, на неоднократно публиковавшемся доме Максимова декоративные ставни сделаны в виде птиц, держащих в клювах большие кисти винограда. Породу птиц определить трудно, но всё же, хоть они и похожи на цапель, вероятнее всего, резчик имел в виду павлинов сюжет уже известный и традиционный, ведущий своё происхождение, видимо, из Византии. Подобные изображения павлинов в виде ставен имели некоторое распространение в глухой резьбе. Такие ставни есть и в собрании Горьковского исторического музея; сохранились они и на одном доме в Сормовском районе Горького. Подлинным уникумом является ставня из деревни Коваксы Арзамасского района, где на декоративном копьевидном теле изображена человеческая голова — голова старика с волосами-сиянием вокруг круглого черепа, с редкой бородкой, опушающей подбородок. Не будет ошибкой предположить, что здесь мы имеем дело с глубоко затаившимся преданием и что на ставне изображено солнце — древнейший символ, переосмысленный в обличье глубокого старика.

В настоящее время почти невозможно восстановить семантическую сторону некоторых изображений в народном искусстве и, в частности, в нижегородской резьбе. К таким изображениям относятся, например, необычные львы на нижней доске наличника светёлки 1881 года из деревни Налесино, Городецкого района. Лев, изображённый слева, с лисьей головой и с гривой в виде мантии, встречается, правда, не в таком мастерском исполнении, и на других наличниках того же района. Лев справа, с мордой, распластанной на плоскости доски и напоминающей человеческую маску, встречен в резьбе мастера дома Мохова и на доске в собрании Государственного Исторического музея. Мастер дома Мохова изобразил льва в подчинении у русалки, которая держит его на цепи.

Каков смысл всего этого — для нас навсегда, видимо, останется невыясненным. Вполне ясно только одно, что это отзвук какого-то поверья, предания, ещё бытовавшего в деревне во второй половине XIX века. Трудно объясним и достоин удивления тот факт, что символы древнейшего происхождения вдруг всплывают в сознании народных художников и воплощаются ими в произведениях искусства. Таковы птицы с дома Максимова, такова ставня со стариком-солнцем, таковы лев на цепи и «фараонка», таково, наконец, появление на наличнике из деревни Коновалихи Городецкого района, изображения дракона — почти полной аналогии чудищу, представленному на соборе в Юрьеве-Польском. Все эти примеры взяты из народной резьбы XIX столетия, когда, возможно, ещё сохранились какие-либо заветы и предания, заставлявшие резчиков возрождать в магических целях, «на всякий случай», древнейшие символические изображения; но просто диву даёшься, когда встречаешь на доме, построенном в 1952 году, двух связанных за горло репных уток — один из древнейших символов, восходящих к язычеству.

Трудно определить, шутка резчнка или возрождение какого-то символа, смысл которого утерян, изображение льна с рыбьим хвостом или на наличнике красного окна льна с женской грудью и с мужской головой, с бородой и усами. Что это — сознательное смешение символов или просто желание удивить диковинным сюжетом?. Вероятнее последнее. Смысл древнейших символов был забыт, они воспроизводились по традиции, и в силу этого делались попытки или иронизировать, или же осмыслить и приблизить к пониманию современного человека утерявшие своё значение изображении.

Такой попыткой оживить старый образ является, возможно, русалка, вырезанная в натуралистической манере, а стремление заменить старые символы на нечто понятное и знакомое заставляет резчика вместо фигуры льва вырезать на доске собаку, причём именно гладкошерстную, как и лев, а не мохнатую шавку.

Композиционный талант, удивительное, безупречное чувство ритма — вот что в первую очередь поражает в искусстве нижегородских резчиков. Это касается не только растительного орнамента, но и изображений магических существ. Резчик, уверенно вписывая фигуры льва, «фараонки», сиринов, павлинов в отведённое им пространство, заполняет все оставшиеся пустыми части фона самыми разнообразными элементами растительного орнамента. В их расположении нет случайности; все дополнительные детали всегда ритмически согласованы с основным изображением.

Однако резчик не боится отступать от принципа сплошного, коврового заполнения плоскости доски. Иногда это кажется ему излишним и могущим ослабить впечатление от изображённой фигуры, на которую он захотел обратить особое внимание. Иногда он удовлетворяется введением немногих деталей, необходимых для композиционного равновесия.

Композиционному равновесию, аффекту декоративности, ритму резчик подчиняет всё. Он не боится анатомической несоразмерности частей: у птицы Сирин из Городецкого района мастер режет нарочито маленькие крылья, ритмически согласованные с округлостью преувеличенной для выявления черт лица головой. Он уменьшает тело птицы, отказывается от традиционного изображения обнажённой женской груди (это только бы измельчило образ), широким плоским хвостом заполняет пространство между головой, крыльями и началом орнаментальной ветви, на которой эта птица сидит; пустой угол между телом птицы Сирии и рамкой даты заполняется плавно закругляющимся листом.

Интересную русалку с очелья наличника приобрела экспедиция Русского музея в 1966 году в деревне Караулово Кстовекого района. Это изображение выходит за пределы обычного, в образе русалки ясно проступает стремление мастера создать загадочное, таинственное существо. Такого впечатления мастер достиг простыми средствами: он резко очертил надбровные дуги и совсем не вырезал глаз, вместо них — гладкая доска! Этого, как можно видеть, оказалось вполне достаточно для создания значительного образа.

Все изображения магических существ носят экспромтный характер. В этих случаях явно не употреблялись ни прориси, ни припорхи. Рисунок делался от руки, иногда возможны были и неудачи, «непопадания». Но резчик, как правило, умел найти выход из случайностей, присущих экспромту. Для показа ног трагической птицы Алконост он поднимает снизу обрамление и тем усиливает декоративность доски.

Резчик не боится деталей, не боится подробностей и умеет так находить их необходимую величину, их соразмерность с целым, давать им такую скульптурную обработку, что они не только не теряются на расстоянии, но красиво разнообразят изображение, придавая ему ласкающую взгляд узорчатость. Такая узорчатость вместе с композиционным совершенством расположения фигуры особенно хорошо видна на доске с изображением весёлого льва из деревни Котихи Арзамасского района.

Поражает уравновешенностью,. спокойствием композиции, лаконизмом и идеальной стилизацией ставня со стариком-солнцем. Также композиционно совершенно и идеально стилизовано изображение собаки — замены льва, — о которой уже упоминалось. Можно только удивляться и наслаждаться искусством художника, сумевшего с предельным лаконизмом, с предельной условностью и декоративностью изобразить животное, оставив и художественно подчеркнув при этом все анатомические особенности телосложения — плечо, грудь, поджарое брюхо, характерные складни у передней и задней ноги, и вырезав для большей выразительности овальный, «египетский» глаз. Такой лаконизм, такая декоративная выразительность могли быть доступны только на редкость одарённому художнику.

из книги:
Званцев М.П. Нижегородская резьба. - М., Искусство, 1969.